Узбекская народная сказка Алишер и Гюли
Алишер Навои

Рассказывают, что в далекие времена страной гератской и самаркандской правил шах Хусейн Байкара, а первым визирем его был Алишер Навои — поэт и мудрец.
Рассказывают также, что шаха и визиря с юных лет связывали узы товарищества и дружбы. Хусейн не мог и дня прожить, не повидав и не поговорив с Алишером. Ни одно государственное дело не решалось у подножья трона без мудрого совета Алишера.
Однажды, когда шах соизволил отбыть на охоту, Алишер уклонился от чести сопровождать его и, сев на коня, в одиночестве направился в один из отдаленных кварталов города. Были две причины столь непонятного уединения могущественного визиря: мудрый Алишегс не любил жестокого и кровавого развлечения, каким является охота, с другой стороны, его влекла красота глаз одной неведомой красавицы. Вот уже сорок дней назад любовь поразила своим копьем сердце визиря.
Весенним днем проезжая по тихой улочке, Алишер Навои услыхал шорох и невольно глянул наверх. Перец, его изумленным взором предстал образ столь чудесный, что сияние луны по сравнению с ним было жалким поблескиванием ржавой медной полушки рядом с дивным блеском великолепного червонца.
Но лишь мгновение мог наслаждаться потрясенный Алишер зрелищем столь совершенной красоты. Прелестное лицо исчезло быстро и бесследно, подобно отражению в зеркале воды, возмущенной легким дуновением ветра.
Смущенный и взволнованный, Алишер удалился, однако с тем, чтобы на следующий день проехать, как бы невзначай, по той же улице и в тот же час.
С тех пор Алишер потерял сои и покой. Каждый день он совершал поездку в тот квартал, где жила обладательница дивных глаз, но так больше ему и не удалось ее увидеть.
Однако через своих верных слуг Алишер узнал, что красавица — дочь простого ремесленника, ткача Абу Салиха и что имя девушки Гюли благоухает подобно цветку розы — гюль…
И вот после долгих раздумий Алишер, наконец,решился посетить отца девушки и поговорить с ним.
Подъехав к дому Абу Салиха, Алишер постучался в калитку. На вопрос: «Кто стучится!» Алишер ответил:
— Странник,
— Что тебе, странник, надо? — спросили снова.
— Дома ли почтенный Абу Салих? Калитка открылась и вышел сам Абу Салих?
При виде могущественного визиря бедный ткач испугался и затрепетал, ибо появление властителей жизни в те далекие времена не сулило ничего, кроме горя и бед.
Но Алишер скромно поклонился и попросил разрешения войти.
Ошеломленный и все еще дрожащий Абу Салих проводил визиря к себе в дом и усадил на почетное место.
Алишер — в смущении, а Абу Салих — в страхе и растерянности долго не могли приступить к разговору и только обменивались приветствиями.
Наконец, видя, что дело не подвинулось и на муравьиный шаг, Алишер встал,, почтительно поклонился и сказал:
— О, искуснейший из ткачей, почтеннейший Абу Салих, дозвольте мне, ничтожному, стать вашим сыном.
От изумления Абу Салих потерял дар речи. Никогда не мог он представить, чтобы к дочери его, простого ткача, какая бы она ни была красавица, мог свататься сам визирь,, опора и щит трона, Алишер Навои.
Вне себя от радости, он обратился с поклоном к Алишеру:
— Души и тела нашего семейства в ваших руках, господин, и для меня высочайшая честь, что вы соизволили обратить внимание на ничтожную дочь ткача’.
— Но, что скажет девушка?
— Долг дочери повиноваться отцу!— воскликнул Абу Салих.
Тогда Алишер Навои в свою очередь поклонился я сказал:
— Я знаю древние обычаи и законы шариата, но есть1 еще обычаи сердца и законы разума. В любви принуждение — хуже смерти. Если ваша дочь скажет «нет», я удалюсь, покорно склонив голову.
Почтенный Абу Салих бросился на женскую половину и, найдя дочь, сказал:
— Неслыханное счастье свалилось на твою голову, дочка. Ты будешь жить во дворце. Тебя сватает сам визирь Алишер. Я сказал «да», но велик аллах, он странный человек, ему нужно еще и твое согласие! Скорее соглашайся, пока он не передумал. Ему достаточно нахмурить брови и от нашего дома, вместе со мной, со всеми чадами и домочадцами не останется даже горсточки праха.
Гюли нежно улыбнулась отцу и сказала:
— Мой долг повиноваться родителям. А вы скажите визирю: «Моя дочь, ваша рабыня!»
Старик вернулся, вне себя от радости, к Алишеру Навои и сказал:
— Я всегда говорил, что Гюли умница. Она согласна! В тот же день Алишер Навои заслал в дом Абу Сали-
ха сватов.
Надо сказать, что Алишер Навои был необыкновенным человеком. Он решил лично убедиться в чувствах девушки и стал каждый вечер приезжать в дом своего будущего тестя.
Алишер и Гюли прогуливались по цветнику и могли без помех говорить о своей нежной любви. Алишер декламировал свои новые, полные возвышенных страстей и чувств газели, посвященные Гюли, а Гюли пела звонким, подобным трелям соловья голосом, песни под аккомпанемент домбры. Казалось, счастью молодых влюбленных не будет предела».
День свадьбы близился. Алишер принес уже отцу невесты калым — десять тысяч золотых. Состоялся ни-ках — обручение.
В один из дней, когда Алишер находился в доме любимой, шах Хусейн спросил своих приближенных:
— Я не вижу своего друга и визиря Алишера. Тогда к трону приблизился второй визирь Маджед-
дин.
— Позвольте мне сказать,— обратился он к шаху Хусейну,— вот уже сорок и еще сорок дней, как соглядатаи неотступно, по вашему повелению ходят по стопам вашего визиря Алишера, дабы вы знали о поведении его и мыслях.
— Что же узнали наши соглядатаи?
— Государь и повелитель, мысли и побуждения ваших подданных должны быть чище и прозрачнее хрусталя. Алишер обманывает вас:
— Что! Как он смеет!
— Да! Алишер лживо говорит вам, что каждый вечер он занимается сочинением новых стихов. На самом деле он проводит время с девушкой несравненной красоты. Он скрыл от вас, великий шах, бриллиант чистой воды, место которого в венце падишаха. Имя девушки Гюли. Она дочь ткача Абу Салиха.
Когда Алишер Навои явился, шах Хусейн сказал ему:
— Мы решили жениться! На это Алишер спросил:
— Невеста красива? Из хорошей ли она семьи?,
— Она красива и отец ее достойный человек.
— Позвольте принести вам поздравления.
Тогда Хусейн хитро улыбнулся и обратился к стоявшим у подножия трона:
— Вы слышите, мой первый визирь одобрил наше решение жениться. Назначаю моего друга и старшего визиря Алишера моим сватом. Немедля собери, друг мой, дары и направляйся в дом девушки.
Не подозревая ничего, Алишер поклонился и сказал:
— Великая честь быть сватом падишаха. А куда я должен ехать?
— В дом ткача Абу Салиха.
Изменился в лице Алишер и с низким поклоном проговорил:
— Я лишен возможности исполнить поручение повелителя.
Впал в ярость шах Хусейн.
— Так, значит, это правда, что ты скрыл от меня свои поступки. Иди же под страхом немилости и сватай мне красавицу.
Но Алишер был тверд и непреклонен в своей любви. Он снова поклонился и сказал:
— Противоестественно было бы, если б жених стал сватать свою невесту для другого, даже когда этот другой сам падишах.
Сказал так и удалился.
Шах Хусейн немедленно подписал фирман об изгнании Алишера из Самарканда, а своим сватом назначил Маджеддина.
Вестником несчастья прискакал на взмыленном коне Алишер в дом ткача Абу Салиха.
В цветнике, среди благоухающих роз, проливая слезы, рассказал Алишер своей любимой Гюли о гибели их любви.
— В этом мире тиранства и притеснения нет счастья для людей,— воскликнул Алишер, сокрушаясь о своем бессилии.
— Пусть я умру, но никогда женой Хусейна не буду,— говорила Гюли.
В то время, когда они так разговаривали, в дом Салиха прибыл визирь Маджеддин с дарами падишаха.
Оставив сидеть знатного свата на почетном месте, Абу Салих вошел в цветник и, не глядя на Алишера, сказал:
— У меня мог быть зятем визирь, но, оказывается, судьбе угодно, чтобы я стал тестем самого падишаха.
Тогда Гюли повторила слова, которые только что сказала она возлюбленному своему Алишеру:
— Пусть я умру, но никогда женой Хусейна не буду.
— Увы мне,— воскликнул Абу Салих,— шах не потерпит твоего отказа.— Он разметет мое жилище в дым и не останется от меня и горсточки пыли.
Абу Салих плакал, стонал, молил не губить его и родных, но Гюли осталась непреклонна.
Выйдя к Маджеддину, Абу Салих упал перед ним ниц и сказал:
— У нее помрачение разума. Она сказала «нет», но я умоляю вас не говорите ничего шаху. Она еще поймет, что лучше быть даже рабыней падишаха, нежели женой визиря.
Маджеддин удалился, сказав, что прибудет за ответом после вечернего намаза. Перед уходом он поклялся во всеуслышание:
— Клянусь, если девчонка не согласится добровольно, то я приволоку ее во дворец на волосяном аркане.
А девушка удалилась к себе и скоро вернулась с двумя пиалами вина — мусаласа. Вручив одну из них своему возлюбленному, Гюли сказала:
— Разлука горше смерти. В этой чаше вина я вижу 0збавление от злой участи стать игрушкой в руках падишаха.
Не успел Алишер остановить Гюли, как она выпила вино до дна.
— Там был яд?—спросил Алишер.
Девушка молча кивнула головой. Тогда, не произнеся ни слова, Алишер осушил свою чашу.
— Без любви к моей Гюли для меня нет жизни,—• сказал он.
Губы влюбленных слились в поцелуе.
После вечернего намаза в дом ткача Абу Салиха явился Маджеддин. Гюли, опасаясь, что жестокий шах исполнит угрозу и погубит ее родных и разорит дом, сказала отцу:
— Я согласна, но с одним условием — свадьба должна состояться не ранее, чем через сорок дней.
Шах Хусейн приказал готовить пышную свадьбу и осыпал золотом Абу Салиха. Приказ об изгнании Алишера был отменен.
В час свадебного пира Алишер Навои проник в одежде странника в гарем, чтобы проститься со своей возлюбленной.
Он застал Гюли больной. Ужасный приступ изнурительной лихорадки мучил ее. Но она была по-прежнему прекрасна, и жаркое сияние ее глаз спорило с холодным мерцанием звезд.
— Я не буду женой падишаха,— сказала Гюли,— яд действует, и я умираю.
— Любимая,— сказал Алишер в глубокой печали,— я тоже пил яд из твоих рук, но я не чувствую и признаков болезни.
Тогда Гюли призналась:
— Не было от сотворения мира, чтобы любящая убила своей рукой любимого. В твоей чаше,, душа моей жизни, было чистое вино.
— Несчастный я,— воскликнул Алишер,— зачем ты поступила так жестоко.
Я поступила так, чтобы ты, любимый, никогда не забыл меня.
В тот самый миг в комнату Гюли вбежал разъяренный шах Хусейн. Кто-то из евнухов прошел в пиршественную залу и донес о приходе в гарем Алишера.
В руках шаха была обнаженная сабля.
— Кто бы ни посмел нарушить неприкосновенность моего гарема,— крикнул Хусейн,— тот умрет!
— Тише, не тревожьте ее сон,— говоря так, Алишер показал на Гюли,— о, падишах, выйдем отсюда. Не будем тревожить ее покой.
Шах Хусейн взглянул на Гюли и увидел, что она мертва. Уронив на пол саблю, шах вышел.
Алишер поднял саблю и, выйдя в соседнюю комнату, сказал:
— Ныне ничего больше я не жажду, как только того, чтобы факел моей жизни погрузился в реку забвения. Вот сабля, рази!
И он протянул саблю Хусейну.
Рассказывают, что Хусейн раскаялся в своем поступке, не стал рубить голову своему визирю Алишеру. Более того, он обнял его, поклялся в вечной дружбе.
Мудрый Алишер остался первым визирем государства. . Ни одно государственное дело не решалось у подножья трона без совета Алишера.
Но рассказывают также, что Хусейн до скончания дней своих затаил в сердце злобу на Алишера, ибо, кто не знает, что часто люди становятся врагами именно тех, кому они причиняют сами зло. Боялся также трусливый и жестокий Хусейн, что Алишер станет когда-нибудь мстить ему.
Товариществу и дружбе. между шахом и визирем пришел конец. Много горя и бед претерпел Алишер Навои по той причине.
Любовь свою к прекрасной Гюли мудрец и поэт Алишер Навои хранил до своей смерти. Вот почему его взор никогда больше не останавливался ни на одной девушке, даже если своей красотой она могла поспорить; с солнцем, луной и всей плеядой звезд небосвода.
слушать-скачать>>