СКАЗКА НЕМЕЦКАЯ НАРОДНАЯ КНИГА О ШИЛЬДБЮРГЕРАХ, ГОРОДА ШИЛЬДЫ
Войнович Владимир - Сказки для взрослых (читает Владимир Маслаков)
Читать Онлайн Сказка Немецкая Народная Книга О Шильдбюргерах, Города Шильды
Немецкая народная книга о Шильдбюргерах, или о том, как жители города Шильды от великого ума глупостью спасались.
СЛОВО О ШИЛЬДБЮРГЕРАХ
Удивительное дело, как это столь славные подвиги шильдбюр-геров оказались по сию пору никем не записаны! А ведь из-за каких пустяков люди аршинные протоколы строчат! Самих-то жителей города Шильды винить не приходится — велики были их дела, велики и думы и не о письме заботы. К тому же были шильдбюргеры до того скрытными, что не пожелали увековечить свои деяния простыми буквами, а прибегли для этого к более мудреным знакам и отпечатали их на сырой еще глине могильных памятников. Кстати сказать, это тоже свидетельствует об их необычайной прозорливости, ибо, дай они глине затвердеть, им пришлось бы живописать на ней не деликатными своими перстами, а костылем ночного сторожа. Костыль же этот, как всем известно, снабжен острым железным наконечником и весит три пуда шесть фунтов и двадцать два золотника; а может, прибегнуть и к другим каким остроконечным снарядам, к примеру — навозным вилам. Впрочем, все свое житье-бытье шильдбюргеры окружили такой глубокой тайной, что никто никогда не узнал бы о них, не приснись они как-то одному императору, у которого тоже, как говорится, была ума палата.
Сей император, пробудившись от сна, тотчас же позвал трех самых умных своих советчиков — точильщика, подметальщика и трубочиста — и велел им немедля отправиться на поиски шильд-бюргеров. Послам было приказано до тех пор не устраивать привала, покуда не доберутся они до города Шильды. Там им надлежало хорошенько все разглядеть и не возвращаться домой, если не найдут себе ровню по уму и сообразительности.
Точильщик, подметальщик и трубочист, не теряя времени даром, взвалили на плечи каждый свой инструмент и пустились в путь-дорогу. Долго они странствовали в чужих краях, немало повидали всяких диковин, но того, что им надо было, никак не могли найти. Совсем уж они отчаялись, но вот однажды в полдень забрели в небольшой городок. Миновали заставу, вышли на базарную площадь и видят: стоит среди площади здоровенный свинопас, в плечах косая сажень, и надета на нем шапка городского головы. Стоит он посреди площади и во всю мочь трубит в рог, каким свиней скликают. «Видно, своих советников в ратушу зовет»,— смекнули послы. А советники не идут, замешкались. Осерчал городской голова, и так его рог заревел, что петушок на городских воротах волчком завертелся, а городские советники сломя голову бросились в ратушу. Понравилась городскому голове такая прыть, он и промолвил:
— Вот ведь как вас, важных господ, созывать приходится! В ту пору его помощник гнал мимо ратуши стадо свиней, и свиньи стали тереться о столбы и подпорки сего высокого учреждения — бока чесать. Городской голова, опасаясь, как бы его дворец не рухнул, тут же на месте издал указ: поставить на каждом углу по одному советнику! Ну, а поскольку у отцов города дубинок с собой не оказалось, стали они махать свиньям шляпами, чтобы те, боже упаси, ратушу не сокрушили.
Когда эта опасность миновала, поспешили советники наверх. Тут надобно заметить, что у ратуши лестницы не было, а потому батрак главного свинопаса, сиречь городского головы, спускал сверху доску на веревках и при помощи хитроумно прилаженных блоков поднимал советников одного за другим.
— И до чего же ловко у них это устроено! — воскликнули в один голос наши послы, дивясь хитрой механике, и тут же пришли к заключению, что наконец-то они и впрямь добрались до места.
Но прежде чем вручить городскому голове свои верительные грамоты, решили они пройти на погост — поглядеть могильные памятники. И там они увидели, что на каждом надгробии выдавлены какие-то странные знаки. Призадумались наши послы. Ну а как ума им было не занимать стать, в конце концов догадались: знаки эти передавали потомкам, чем погребенный был славен и именит. К примеру, вилы на могильнике говорили, что усопший знал толк в навозе, а прописное С — что покойник был мастер выгребать Свинарник. И так далее и тому подобное.
Убедившись еще раз, что они достигли цели, поспешили послы к ратуше, взгромоздились на доску, и батрак втащил их наверх, прямо пред светлые очи городского головы. Тут уж, как повелось, стали они препираться, кому говорить первому. Наконец выбор пал на точильщика, и тот повел такую речь:
— Мы — трое послов. Я искуснейший мастер точить ножи, ножницы и топоры. По левую руку от меня — знаменитый подметальщик, по правую — несравненный трубочист. Прибыли мы к вам из дальних стран, дабы почтить славного городского голову и великого свинопаса…
С этими словами точильщик принялся отвешивать городскому голове низкие поклоны. Но тут точило, прилаженное у него за плечами, перевесило, и искуснейший мастер точить ножи, ножницы и топоры сорвался на мостовую. Городской голова и его советники кричат ему сверху: пусть, мол, свою речь дальше говорит, а он и рта раскрыть не может. Стали советники думать и гадать, отчего это чужеземный посол рта открыть не может, и наконец решили, что, должно быть, он, падая, свернул себе скулу. Тогда подняли они его на доске обратно и еще разок сбросили вниз, чтоб скула на место встала. А затем потребовали, чтобы он закончил свое так славно начатое приветствие. Точильщик отдышался немного и говорит:
— Да я с перепугу все свои слова растерял!
Услыхав это, горожане бросились словно полоумные по домам. В скором времени вернулись они — кто с лопатой, кто с киркой, кто с ломом — и давай раскапывать мостовую на месте, где чужеземный посол речь потерял.
Долго они копали, долго искали, но так ни одного словечка и не нашли, хоть вырыли глубокую яму. Снова собрались они на совет и быстро смекнули, что недурно было бы приспособить эту яму под колодезь. Но тогда возник новый вопрос: а какой ему быть глубины? Чтобы определить это, перекинули они балку через яму, и один из них ухватился за нее руками и повис. За его ноги уцепился второй, за того — третий, и так далее. В конце концов верхнему пришлось тяжеленько, и он крикнул своим приятелям:
— Эй, братцы! А ну, держись крепче — мне на руки поплевать надо!
Но только он одну руку отпустил, как вся цепочка рухнула.
Опять задумались горожане: а куда им теперь землю девать, которую они из ямы выбросили? После долгих словопрений один из них нашел выход: надо рядом выкопать вторую яму и свалить туда всю землю из первой. Переглянулись горожане, покумекали, и один изрек:
— А куда же мы денем землю из второй ямы?
— Ну и шут же ты гороховый! — ответили ему.— Вторую-то яму надо поглубже и пошире сделать, чтоб в нее вся земля из первой и из второй вошла. Соображать надо!
Слушали, слушали послы эти речи — и давай бог ноги! Очень уж стыдно им стало за свое скудоумие. Смекнули, стало быть, что против такого народа им вперед и соваться нечего!
Ну а так как марш они взяли скорый, то через короткое время прибыли к своему императору и отрапортовали обо всем, что увидели и услышали в славном городе Шильде.
ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ И В КОГО УРОДИЛИСЬ ШИЛЬДБЮРГЕРЫ
Ну так вот, ежели верить слухам, то первый шильдбюргер был родом из Древней Греции. Сказать по правде, так только по слухам мы и знаем что-либо о шильдбюргерах. Ни летописей, ни родовых книг у них не сохранилось, все погибло во время большого пожара, когда город Шильда сгорел дотла, о чем в свое время и в своем месте мы доложим со всей обстоятельностью. Кстати, геройский дух и благородные повадки, столь свойственные жителям Шильды, также свидетельствуют об их древнегреческом происхождении. Но который из великих мудрецов древнего мира был праотцом шильдбюргеров, этого, как оно ни прискорбно, установить уже нельзя. Однако позволительно утверждать, и с полной достоверностью, что человек тот был наделен отменно острым и пытливым умом и пользовался среди земляков почетом и уважением.
Тут уместно заметить, что древние греки частенько бывали неблагодарными и платили злом за добро, кое оказывали им мудрые сыны отечества, а подчас и весьма сурово расправлялись с ними: кого казнили, кого изгоняли. Так поступили они, например, с Солоном и Ксенофонтом. И вот один из мудрейших мудрецов спешно покинул родину с женой и детьми и поселился в чужих краях. Дети же его по смерти отца в Грецию возвратиться не пожелали, памятуя правило справедливое и поныне: «Где родители наши жили, там и нам жить велели». Они построили себе дома, стали пасти скот, пахать землю, и, когда пришел срок, родились и у них дети, и так год за годом вырос на том месте, где когда-то поселилась одна семья, целый городок, названный Шильдой.
Вот ведь какая притча: ни жена без мужа, ни муж без жены не может хозяйствовать. От такого разделения только вред да неурядица.
Коли нет хозяина в доме, то и лада нет, а где лада нет, там и работа не спорится — ломят кто во что горазд, никто друг друга не слушает; ну а там, где друг друга не слушают, вряд ли что путное получится. В любой работе надо, чтобы один другому подсоблял, как мы это и видим во всех ремеслах и промыслах.
Если же нет хозяйки, то и вовсе порядка в доме не жди. А коли в доме порядка нет, то не будет его и во всем хозяйстве. Ведь недаром же говорят: крыша течет в одном углу, а мокро и на лавке и на полу. Вот и выходит, что супруги один без другого никак жить не могут. Оттого-то, когда иноземные князья всех шильдских мужей в советчики разобрали, а жены одни остались, городок Шильда в полное запустение пришел. Однако жены шильдбюргеров с таким беспорядком мириться не захотели и, памятуя об общей пользе, положили держать совет, как город спасти. Долго они судили, долго рядили и так и эдак прикидывали, а всё к одному приходит: мужей надобно вернуть. Но это легко сказать, а как сделать?
Перво-наперво порешили они письмо мужьям написать и разослать его во все концы.
Письмо это до нас не дошло, но, если память мне не изменяет, говорилось в нем вот что:
«Здравствуйте, дорогие мужья! Пишут вам ваши жены и шлют вам из города Шильды низкий поклон, всем купно и каждому в особицу.
А еще кланяются вам родительницы ваши и все детушки ваши, мал мала меньше, кои растут без вас сиротами, как былинки в поле,— это при живых-то отцах! Великая вам честь и всему шильдскому роду слава, что из дальних стран князья вас советчиками себе назначили и к вашим умным словам прислушиваются. Но только женам вашим, и детушкам, и всем родичам вашим большой урон нанесен: хозяйство в упадок пришло, поля не родят, скотина дичает, дети малые растут неслухами. Вот и просим вас, чтоб вернулись вы поскорее каждый в свой дом, хозяйство на ноги поставили, ребятишек уму-разуму поучили.
И еще дозвольте словечко молвить: ведь милость-то господская — что погода апрельская. На подачки да обещания господа ух как тороваты, а вы, на корысть польстившись, и дорогу домой забыли. Видно, запамятовали, как охотник с беззубой собакой поступает: в награду за верную службу на первом суку ее вешает. Та же участь и вас постигнет, когда князья милость свою на гнев сменят и вас свободы лишат. Свободу-то надо почитать пуще золота. А кому ваш совет понадобится, тот вас и сам найдет. Ворочайтесь же поскорее, чтобы дети малые и мы, ваши жены верные, на вас порадовались и хозяйство чтобы снова поднялось, а родители ваши, на вас взглянувши, спокойно помереть могли. Кланяемся вам земно и ждем не дождемся, когда вы домой прибудете».
Получили шильдбюргеры на чужбине это письмо, и сердце у них дрогнуло. Поняли они, что жены правильно им отписали и что давно пора им возвращаться в родной город. А посему и испросили они у своих господ отпуск для поправления домашних дел. Просьбе этой господа вняли и шильдбюргеров отпустили, хоть и без всякого удовольствия — кому же охота лишаться мудрых советчиков?
И вот после долгих странствований шильдбюргеры со славою и великими дарами вернулись наконец домой. У себя же дома нашли они все в таком беспорядке и запустении, что поначалу, несмотря на весь свой ум и понятливость, ничего понять не могли. Но в конце концов все же уразумели, что город сотни лет строится, а что разрушить его одного дня достаточно.
А жены хоть и рады были возвращению долгожданных мужей, но встретили их по-разному. Одни лаской, как оно и надлежит, другие же криком и бранью. Такая повадка и по сей день кое у кого в ходу, однако прок от этого весьма невелик.
Но как бы оно там ни было, они объяснили своим мужьям, что не дело это — так долго оставаться на чужой стороне и что впредь уезжать им из дому не след.
Стали тут шильдбюргеры судить да рядить, как им дело повернуть, чтобы князья и вельможи не мучили их больше — не отрывали от дому.
На другой день собрались жители Шильды под большой липой на базарной площади. В летнее время они здесь устраивали сходки, зимой же ратушей им служил трактир, а место у печки было председательским.
Люди умные и рассудительные, они быстро порешили все спорные и запутанные дела, а затем приступили к главному: как им быть и что делать, дабы их более не отзывали из дому. При этом они взвесили все «за» и «против» — причиненный вред и ту пользу, которая была им от иноземных князей,— и вскоре им стало ясно, что польза далеко не покрывает урона. Вот тогда-то и был учинен среди жителей поголовный опрос: как им впредь поступать?
Послушали бы вы, какие тут мудрые речи полились, сколь высокоумны были советы и до чего же складно люди говорили!
Одни считали, что на князей и вельмож надо просто махнуть рукой. Другие же говорили, что отказывать им не нужно, а надо всякий раз давать им такие дурные советы, чтобы князья сами Шильду и ее обитателей оставили в покое.
Под конец вышел вперед старый горожанин, испросил слова и повел такую речь:
— А я, к примеру, так полагаю: поелику нас, шильдбюргеров, отрывали от домашнего очага по причине нашей мудрости и ясного ума, то, по моему разумению, спасаться нам надо глупостью и шутовством. Тогда нас никто трогать не будет и никуда не отзовет. Посему с нынешнего дня всем нам, от мала до велика, надлежит самым что ни на есть нешуточным образом валять дурака, и какая бы глупость ни взбрела кому из нас на ум, он должен ее тут же сотворить. Однако знайте, разыгрывать из себя шута или дурака — это немалое искусство. Бывает, возьмется за такое дело человек бестолковый, и вместо смеха получаются одни слезы. А то и хуже того: надумает иной разыграть глупца, а сам и взаправду в такого превратится. Но нам-то, шильдбюргерам, это не грозит, мы народ мудрый, умней нас никого на свете нет.
С превеликим тщанием обсудили шильдбюргеры предложение старца. Предмет сей показался им столь важным, что они решили не спешить, следуя умному правилу: поспешишь — людей насмешишь. А когда толком все взвесили, то пришли к убеждению, что никакого вреда колпак шута принести не может. И разошлись по домам, обязав друг друга пораскинуть умом, за какой кончик прежде всего ухватить тот шутовской колпак.
Втайне-то кое у кого из них кошки скребли на душе. Как же так? На склоне дней, после стольких лет мудрствования вдруг превратиться в глупцов! К тому же шильдбюргеры поняли, что дело и впрямь нелегкое: повсюду ведь глупых больше, чем умных, и глупцы терпеть не могут, чтобы им их глупостью глаза кололи.
Но поелику дело шло об общем благе, порешили они в конце концов распроститься со своей мудростью и стать отпетыми дураками.
На этом и кончается та часть нашей книги, в коей речь шла о великом уме шильдбюргеров. Теперь же последует рассказ о том, как жители города Шильды глупостью спасались.
О ТОМ, КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ РЕШИЛИ ПОСТРОИТЬ НОВУЮ РАТУШУ
Прошло несколько дней, и снова жители Шильды собрались под старой густой липой: надо было посовещаться, как положить начало своему шутовству, дабы весть о нем сразу разнеслась по всему белому свету.
После долгих словопрений порешили: так как отныне вся жизнь в Шильде потечет по новому руслу, то прежде всего надобно общими силами и на общинные средства возвести новую ратушу. И должна та ратуша стоять на земле крепче крепкого: ведь какие бы глупости в ней ни говорились, сколько бы шутовства ни творилось, а она должна выстоять!
Сама по себе затея была не столь уж глупа и сумасбродна, но нельзя же было шильдбюргерам с первого же дня целый мешок глупостей вывалить: люди сразу бы догадались, что это они понарошку делают.
Памятуя, что они всегда были смекалисты, шильдбюргеры решили сначала слегка прикрыть свое шутовство, а по прошествии времени, когда представится случай, развернуться вовсю. К слову сказать, решив начать дело с постройкой новой ратуши, шильдбюргеры брали пример со своего приходского попа.
Поп сей, когда его на должность ставили, первым делом потребовал, чтобы в храме новый амвон возвели, да из самого крепкого дуба, а то вдруг рухнет под тяжестью забористых словечек, коими святой отец так любил уснащать свои проповеди, возвещая слово божье.
Много радовались шильдбюргеры своему мудрому решению и тут же без промедления взялись за работу, поклявшись от затеи своей не отступать и возвести ратушу до самого конька.
КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ ДОСТАВЛЯЛИ БРЕВНА ДЛЯ НОВОЙ РАТУШИ
Настоящие дураки — те приступили бы к делу, не запасшись ни бревнами, ни камнем, ни известью, ни песком — всем, что нужно для доброй постройки.
Не то шильдбюргеры, ведь их разум должен был угаснуть не вдруг, а исподволь, как догорает сальная свеча.
И вот отправились они всем скопом в долину, что за горой, и принялись деревья валить.
А когда стволы были очищены от веток и коры, кое-кто из них, размечтавшись, подумал: «Эх, кабы мне сейчас такой самострел, чтобы я мог заложить в него бревно и пальнуть им до самой базарной площади…»
И то сказать, если б нашли они такой снаряд, то избавились бы от многих тяжких трудов. Но, как говорится:
Да во рту росли грибы,
То был бы не рот,
А целый огород!
Что поделаешь, пришлось шильдбюргерам, поплевав на ладони, взяться за переноску бревен на собственном горбу — сперва на вершину горы, а затем вниз по склону, к самым городским стенам. Немало пришлось им покряхтеть, посопеть да попотеть, покуда перетаскали они все бревна, кроме одного — по их разумению, последнего.
Наконец взялись они всей артелью и за это последнее: поднимали, поднимали, перекашивали, подталкивали и перекатывали его и с великими усилиями достигли верха горы; отдышавшись, отерли пот и начали спуск по склону. Но тут то ли они недоглядели, то ли веревка перетерлась, а только бревно выскользнуло у них из рук и само без всякой подмоги запрыгало по горе, докатилось до места и легло рядом с остальными.
Этакая сообразительность — и у кого же? У неотесанного бревна! — поразила шильдбюргеров прямо-таки как громом. Долго они моргали да глаза терли, пока один из них не изрек:
— Ну и чудаки же мы, что на своем горбу кругляки с горы таскали! И ведь никто из нас не смекнул, что с горы-то он и сам покатится. А мы-то кряхтели, мы-то сопели!
Тут вышел вперед один шильдбюргер и повел такую речь:
— Велика наша беда, но можно горю помочь. Коли уж хватило у нас силенок весь строевой лес с вершины горы вниз перетаскать, так неужто не сможем его обратно втащить? А уж оттудова пустим бревнышки самоходом и полюбуемся, как они сами под горку катятся. Вот и награда будет за труды наши праведные!
Такой совет пришелся по душе всем шильдбюргерам.
Ведь вот он — случай — положить достойное начало своему шутовству.
Подставили они свои горбы и поперли груз наверх. И если перед тем они изрядно попотели, перетаскивая его вниз, то теперь и вовсе потом изошли.
Кое-как все же подняли они все бревна на гору и, отдышавшись, стали спускать их вниз одно за другим.
И впрямь, до чего ж любо было смотреть, как они катятся да подскакивают.
После удачного завершения трудов, довольные и веселые, возвратились шильдбюргеры в город. А поелику они славно порадели за общее дело, то и не грех им было засесть в кабаке, чтобы столь же славно попировать за общинный счет.
КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ СТРОИЛИ НОВУЮ РАТУШУ И О ЧЕМ ОНИ ПРИ ЭТОМ ПОЗАБЫЛИ
Доставив бревна на место, шильдбюргеры с таким жаром принялись за возведение ратуши, что всякий, видя их, подумал бы: «Да, не шутовское дело они затеяли!» Прошло три дня, и все три капитальных стены (шутовства ради они строили свою ратушу о трех углах) были готовы.
Затем горожане забрались наверх и укрепили стропила. Оставалось только кровлю положить.
Довольные достигнутым, они всем скопом отправились в тот гостеприимный дом, где хозяин стрижет своих гостей без ножниц, и закончили трудовой день превеликим пьянством, опять же за общинный счет.
На другой день, как только ударил колокол (без этого никому не дозволялось приступать к делу), сошлись они у ратуши и стали класть кровлю.
Встали они цепочкой: один на самом верху, другие на лестнице, третьи на земле — и так до кучи черепицы. И каждая черепица, переходя из рук в руки, попадала наконец к шильдбюргеру, который настилал крышу.
Но тут вскоре снова ударил колокол и призвал всех к новому походу — в кабак! Услыхали шильдбюргеры благовест, побросали черепицу и пустились наперегонки (не побежишь — не победишь!) прямо на обед. А бежали они как гуси-гуменники — эти всего больше боятся, что им воды в поилке не достанется.
Но получилось так, что тот, кто последним стал в цепочку, первым прибежал в кабак и занял лучшее место, самое дальнее от входа, и на работу бежать он ведь опять будет в прибытке.
Отдав должное угощению, шильдбюргеры снова отправились к ратуше, чтобы честь честью освятить ее, а затем от имени всех шутов и глупцов испробовать, каково-то в ней будет вершить великие шутовские дела.
Вот вошли они чин чином, а там — кромешная тьма! Немало шильдбюргеры тут страху натерпелись, однако принялись опять думать да гадать, по какой такой причине в ратуше темно? Уж не допустили ли они какого недосмотра или ошибки, когда ее строили? Не испугали ли светлое солнышко? И где-то оно теперь спряталось? А может, мешает ему что проникнуть в шутовские палаты?
Подумали они, покумекали и вышли на волю — поглядеть с улицы на дело рук своих: может, там обнаружится какой изъян?
Однако все три стены оказались прочно сложенными, нигде не видно было никаких огрехов. И здесь, на улице, исправно сияло солнышко, на нем шильдбюргеры тоже никаких изъянов не приметили.
Тогда они возвратились в ратушу, но там уже и впрямь никаких недочетов не увидели — за недочетом самого света.
Да что тут долго толковать? Не открылась им причина такой темноты, сколько они свои глупые головы ни ломали, и осталась она для них темной загадкой.
Великий страх объял шильдбюргеров, и для пользы дела они снова бросили клич: «Все на сходку!»
Долго жители Шильды не могли нарадоваться на свою ратушу и заседали в ней с утра до ночи. На их счастье, до самой осени ни разу дождя не было, и потому дыра в крыше не помешала им принять немало важных решений.
Но вот ласковое лето миновало, и солнышко стало частенько прятать свое веселое лицо за серые тучи — приближалась зима, суровая и немилостивая, и все чаще в шутовской палате стало накрапывать.
Не понравилось это шильдбюргерам, и решили они, что раз человек под зонтом не мокнет, то и они не отсыреют, ежели крышу свою починят. Они снова заложили крышу черепицей, полагая, что раз летом они грелись на солнышке, как им велела матушка-лень, то и зимой им надобно подле печки сидеть, дабы руки и ноги у них не замерзли.
Но вот починили они крышу и отправились снова в палату. И что бы вы думали? В ратуше было так же темно, как и прежде.
Снова сидели шильдбюргеры с лучинами на голове в темной ратуше и держали совет. Наконец дошла очередь говорить одному шильдбюргеру, который никогда не считал себя за последнего дурака,— дабы не оскорбить его скромность, я не буду называть его имени.
Ну так вот, встал этот шильдбюргер и заявил, что лучше всего будет, если они поступят так, как посоветует его кум. С разрешения высокого собрания он тут же покинул палаты, чтобы сходить позвать кума.
Покамест он ощупью пробирался вдоль стены (лучина у него на голове давно погасла!), он заметил в одном месте полоску света: должно быть, здесь плохо законопатили стену. Тут он глубоко вздохнул, вспомнил о своей прошлой мудрости, от которой, как и все другие, отказался, быстро вернулся в палату и начал:
— Что ж, соседушки, разрешите теперь и мне слово молвить. А когда ему разрешили, он продолжал:
— Вот я так скажу: к примеру, заведется у меня какая-нибудь привычка и вытеснит то, что мне досталось от природы. Удивительное дело, дурные привычки особливо быстро вытесняют природные и сами как бы делаются второй натурой человека. Так и у нас. Ведь поныне мы были людьми с умом и соображали, что к чему. А теперь приняли шутовские привычки, и так они нам пришлись по нутру, что с успехом изгоняют на роду написанные. Люди вполне разумные, мы теперь сделались шутами и с шутовством своим не желаем расставаться ни за какие блага. Попали мы в такую беду и никак не можем понять, в чем наша ошибка, почему мы всё в потемках сидим? И никто не догадался, что мы у своей ратуши окна забыли сделать. Нельзя так сразу шутами себя выставлять. Очень это грубо получается. Такое только всамделишным дуракам к лицу.
Перепугались тут шильдбюргеры — как же это они оплошали? Получилось, будто они и вовсе богом обижены! Даже друг на друга глядеть им стало стыдно. А потому они сразу без всяких заседаний и проволочек принялись проламывать стены ратуши, и не нашлось ни одного, кто отказался бы от отдельного оконца, о коем потом мог бы сказать: «Вот оно, мое оконце, и только и свету, что в нем».
Очень скоро ратуша оказалась готовой, недоставало только внутреннего устройства, а о нем речь впереди.
Прорубили шильдбюргеры в своей ратуше окна и принялись за внутреннее устройство.
Прежде всего решили они прибрать Шутовскую палату, а затем уже взяться за Палату для корпения и уже после всех за Палату для потения.
Не прошло много времени, и треугольная ратуша, всем шутам на славу, была устроена и вновь освещена.
Настала зима, выпал первый снег, и городской голова затрубил в свой знаменитый рог. Услыхав его, шильдбюргеры гурьбой поспешили в ратушу. И надобно сказать, до того они теперь поумнели, что никто из них не забыл прихватить полено,— надо же было печь протопить, а обременять казну расходами на дрова негоже. Но когда они собрались в Шутовской палате, то увидели: в ратуше не только никакой печи нет, но даже и место ей не определено.
Снова переполошились шильдбюргеры.
— Неужто мы, как ослы длинноухие,— воскликнули они,— никогда свою ратушу не наладим? Где ж нам теперь печь ставить?
Одни советовали сложить печь за дверью — там она, дескать, никому мешать не будет. Другим это не понравилось: ведь городскому голове положено возле самой печи сидеть, а так он будет торчать за дверью! Это ж курам на смех!
Много разных советов выслушали шильдбюргеры. Долго судили и рядили, все подходящие места для печи осмотрели и никак решить не могли — где же печь ставить? Наконец нашелся один советчик и предложил сложить печь за окном, прямо на площади. И пояснил тут же, что ежели голова пожелает сидеть возле самой печи, дабы мудрость его никогда не замерзала, то можно ему выделить место у окошка. Пусть он оттуда на печку глядит и греется.
Такой совет всем шильдбюргерам пришелся по душе, и они от радости в ладоши захлопали. Но нашелся среди них один житель, которому вечно все было не так. Поднялся сей «не так» и заговорил:
— Вы говорите т а к, а я говорю не так. Куда, к примеру, пойдет жар, что должен наши палаты согревать, где нам потеть да корпеть положено? На улицу! А всю улицу, сколько ни топи, нам никогда не натопить. Т а к я говорю или не т а к? А чтобы жар от печи к нам в наши шутовские палаты шел, надобно рыболовную сеть взять и одним концом к печке на площади приладить, а другим к окну. Вот весь жар к нам и пойдет, некуда ему больше деться. Так я говорю или не так?
— Так ты говоришь,— отвечает ему голова.— И за умный совет превеликая тебе благодарность и почет. Отныне второе место у печи всегда за тобой.
Вот и решили шильдбюргеры поставить печь на базарной площади, а от нее протянуть к ратуше рыболовную сеть — это чтобы жар от печи прямехонько в палаты струился, и в те, где потеть, и в те, где корпеть, и в те, где им своим шутовские дела творить…
Я, признаться, опасался, как бы они и меня к себе не пригласили, чтобы на какую-нибудь шутовскую должность определить, но когда услыхал, как один шильдбюргер другому сказал: «Куда уж ему соваться! Он до нашего не допер»,— сразу успокоился.
Достроили, стало быть, свою ратушу горожане и стали в ней, что ни день, совет держать. И зашел у них как-то разговор о запасах. И впрямь, надо было кое-что впрок отложить — не ровен час, цены поднимутся, сразу к перекупщикам и спекулянтам в лапы попадешь.
Особенно пеклись шильдбюргеры о соли. В те времена из-за бесконечных войн и междоусобиц продажа ее, а стало быть, и покупка были делом хлопотным. Долго горожане советовались друг с другом, нельзя ли все так повернуть, чтобы в Шильде своя соль была, ведь что на пашне без навоза, что на кухне без соли — дело дрянь! Под конец взяла верх такая догадка: крупинка соли как две капли воды похожа на крупинку сахара, а сахар, все знают, растет в поле. Стало быть, и соль должна в поле расти.
Так рассудив, порешили шильдбюргеры выделить из общинных земель большой клин, вспахать его, хорошенько отборонить, а затем по всем правилам посеять на нем соль. А соли-то, к слову сказать, было в Шильде куда меньше, чем шутов и дураков!
«Совершить сие,— значилось в соответствующем указе,—
надлежит самым срочным и аккуратнейшим образом. Посев же производить с господнего благословения».
«Наконец-то,— смекнули шильдбюргеры,— и у нас соль будет в достатке. Из-за каждой щепотки никому в ножки кланяться не придется».
В первый же погожий день перепахали шильдбюргеры выделенный клин, хорошенько взборонили его и, как им подсказала их шутовская премудрость, густо засеяли солью.
А чтобы поле уберечь от всяких недругов, они на каждом углу поставили сторожа. И каждому сторожу вручили по длинной ветке, дабы птиц разгоняли, коли станут посеянную соль клевать.
Не прошло много времени, как поле буйно зазеленело, и шильдбюргеры всем скопом бегали любоваться, как у них шибко соль растет. Чем выше поднимались зеленя, тем пышнее расцветали надежды шильдбюргеров — спали они и видели, как эту самую соль лопатами загребать будут.
Но тут они вспомнили, что не только птица, но и всякая иная тварь — лошадь, корова, овца и особливо распроклятая коза — великие охотницы соль лизать. Что делать? Как быть?
Для пущей безопасности и лучшей сохранности своего соляного поля, каковое они охотно увеличили бы во много раз, пришлось им в придачу к четверым назначенным сторожам поставить еще одного — как начальника над всей стражей. Сему начальнику было строго-настрого приказано: ежели, не приведи бог, на поле забредет корова или какая другая скотина, немедля ее с поля, толкая, избивая и пугая, гнать!
Начальник стражи поклялся все в точности исполнять. А как он свою клятву сдержал, это мы узнаем в следующей главе.
О ТОМ, КАК НАЧАЛЬНИК СОЛЯНОЙ СТРАЖИ СВОЮ КЛЯТВУ СДЕРЖАЛ
До сих пор не могу взять в толк, как это верховный страж со всеми своими сторожами опростоволосился и на соляное поле шильдбюргеров целое стадо забрело!
Памятуя о данном ему наказе и о своей клятве, сей начальник при виде скотины, спокойно щиплющей ростки долгожданной соли, струхнул и призадумался: ежели эта бестолковая тварь сейчас столько соли вытоптала и сожрала, то сколько же она погубит, когда соль в колос войдет! Так рассудивши, верховный страж поспешил в город докладывать городскому голове, какая над Шильдой стряслась беда.
Растерялись городской голова и его советники и, не зная, какой подать совет, решили созвать общую сходку. А начальника над стражей за то, что дров не наломал и ничего на свой страх и риск не предпринимал, похвалили.
На сходке дело сперва вывернули наизнанку, затем налицо, потом на него взглянули с той и с другой стороны и до тех пор вертели и выворачивали, пока у всех голова кругом не пошла. В конце концов шильдбюргеры решили назначить четверых судей, ибо судей неразумная скотина пуще всех испугается. И должны были судьи пойти на соляное поле, посадить там начальника стражи на носилки, вручить ему длинный кнут и рысью таскать по полю вдоль и поперек, покуда тот своим кнутом всю нашкодившую скотину не прогонит.
Самого же начальника стражи не должно было спускать на землю, дабы он посеву урона не нанес и клятвы своей тем самым не нарушил.
Столь мудрому решению начальник стражи обрадовался, тут же вскочил на носилки и расселся на них, словно папа римский.
Судьи же таскали его по полю до тех пор, покуда он всю скотину не прогнал.
Будь я этим начальником, и я бы согласился, пусть меня хоть целый год по два раза на дню на носилках таскают.
Само собой разумеется, сами судьи никакого урона подрастающей соли не причинили. Потому как судьи всегда об общей пользе пекутся и даже своими слоновыми ножищами никакого вреда драгоценному злаку причинить не могут.
Поле под Шильдой зазеленело, потом зацвело, и в конце концов то, что жители города принимали за соль, поспело и, по правде сказать, более всего походило на чертополох, крапиву, одним словом, на бурьян.
Вот однажды шильдбюргеры всем миром пошли в обход своего соляного поля: впереди городской голова, за ним советники, судьи, а потом уж и простой народ. Обошли они поле с одной стороны, обошли с другой и рассудили, что пора за жатву приниматься. И стали они кто серп точить, кто лошадей запрягать, кто телегу ладить, а кто и цепы готовить — надо ж было соль вымолачивать. Однако, как только они приступили к жатве — тут же серпы побросали. Соль-то оказалась до того остра и крепка, что обжигала руки до самых локтей. Надо было бы надеть рукавицы, но шильдбюргеры побоялись, как бы их на смех не подняли,— на дворе ведь лето стояло!
Нашлись и умники, которые предложили соль косой косить, как траву на сено, но тут другой подсказал, что этого делать никак нельзя — колос осыплется. Третьи же предложили: давайте соль пулями из аркебуз сбивать. Но здесь вышла другая помеха: не нашлось среди жителей Шильды метких стрелков, со стороны же они приглашать не пожелали. Боялись, как бы их секрет соль выращивать не похитили. Так и пришлось им всю соль оставить неубранной. И ежели до этой затеи в Шильде мало было соли, то теперь ее осталось совсем ничего: что они сами не съели, то, стало быть, посеяли.
Надо бы им высушить на печке прошлогодний снег и потом его вместо соли пользовать — он тоже крупчатый, да советчика под рукой не оказалось.
И никто из жителей Шильды не мог понять, почему соль так кусается? То ли они неверный севооборот применили, то ли навоза переложили, а может статься, и недоложили…
И поклялись они ухаживать за соляным полем еще лучше.
Я-то знал, что на том поле росла крапива, и шильдбюргеры, приняв ее за соль, здорово обстрекались, однако промолчал: как они шуты есть, так пусть шутами и остаются. К тому же в шутовской моей головушке бродила и другая мысль: не любим мы — и шильдбюргеры тут не исключение,— чтобы наши ошибки нам в строку ставили или на нашу глупость указывали. Известно, не дело ослу осла длинноухим ругать!
Покуда весть о мудрости шильдбюргеров разнеслась по белу свету, прошло немало времени. Зато слух об их шутовстве и глупости словно молния облетел все страны, и очень скоро на земле не осталось никого, кто не был бы наслышан об их проделках. Но по правде говоря, в том нет ничего удивительного. Ведь с тех пор как мы, люди, лишились мудрости и сделались шутами, мы чаще всего и спрашиваем о шутовских проделках, а мудрость нам ни к чему. Так оно и с шильдбюргерами получилось. Чтобы люди прослышали об их уме и мудрости, понадобилось много лет, а вот молва об их шутовстве обошла всех и вся прежде, чем они стали настоящими глупцами.
Как-то раз император той страны, где жили шильдбюргеры, прибыл по своим императорским делам в соседний с Шильдой городок. Местные жители стали рассказывать ему о неслыханных шутовских проделках шильдбюргеров. Император очень удивился — в прежние годы он и сам не раз прибегал к мудрым советам шильдбюргеров. Ну а так как ему все равно надо было ожидать, покуда в городок съедутся все его вассалы, он и приказал отвезти себя в Шильду, дабы самому убедиться, так ли все обстоит, как ему рассказывали, или это лишь пустая болтовня.
Тут он поступил, как один хороший подмастерье. Тот тоже хотел все увидать сам, и однажды, заручившись обещанием, что жена его будет держать язык за зубами и никому ничего не расскажет, шепнул ей по секрету, будто сосед их снес яйцо. Не прошло и получаса, как жена, разумеется, тоже по секрету, поведала о том своей соседке, но речь, конечно, шла уже о паре яиц. Та тоже по секрету рассказала об этом своей невестке, правда добавив еще одно яйцо. И так оно пошло: чем дальше — тем больше. Не успела наступить ночь, как уже вся деревня знала, что сосед того подмастерья снес за один день дюжину яиц. А ведь поначалу говорилось только об одном яйце.
Умудренный опытом император сперва отправил в Шильду гонца с известием о своем скором прибытии. При этом он велел передать шильдбюргерам (должно быть, хотел проверить, подлинные они шуты или только прикидываются), что он не только подтверждает давние права и вольности города Шильды, но предоставит им еще большую свободу, ежели горожане на его приветственную речь, с которой он первым обратится к ним, ответят присказкой и в лад. ‘Пусть они, мол, покамест поразмыслят над этим уроком, а когда он прибудет в Шильду, то встретят его полу-верхом-полупешком.
У бедняг шильдбюргеров поджилки затряслись при таком известии — перепугались они пуще кошки, приметившей еще издали живодера. Более всего они боялись, что император разгадает их уловку: известное дело, господа и видят-то куда дальше простых смертных, и руки-то у них длиннющие, и, как бы ты далеко ни был, обязательно тебя сцапают. И кто его знает, может, император, разгневавшись, заставит шильдбюргеров сбросить шутовские колпаки и придется им все начинать сначала.
А причина для такого беспокойства у них ведь была: шуточное ли это дело — самим, по собственной воле, не спросив высочайшего соизволения, заделаться шутами и всерьез валять дурака!
Испугавшись, шильдбюргеры вспомнили о своей былой прозорливости и очень скоро нашли выход из беды.
Прежде всего навели они порядок в хлеву и на кухне — это чтобы встретить императора самым достойным образом. Потом они задумались над тем, как им быть с городским головой. Прежний до того лихо разыгрывал из себя шута, что для разумных горожан он уже не годился — надо было выбирать нового. Ну а чтобы никого не обижать, шильдбюргеры приняли такое решение: раз императору придется отвечать присказкой и в лад, то городским головой они назначат того, кто к утру придумает самую ладную присказку.
С тем и разошлись по домам. И надо сказать, не было среди них ни одного, кто бы в эту ночь в мечтах своих не видел себя городским головой.
Пуще же всех одолела эта мысль свинопаса. «Я же давно привык свиным стадом командовать. Неужели же с шильдбюргерами не сумею управиться?» Всю-то ночь он с боку на бок ворочался, жену совсем затолкал. А она была женщина хозяйственная и от своего прежнего ума припасла кое-что на черный день. Вот и спрашивает мужа, чем это он, дескать, так обеспокоен. Долго свинопас отмалчивался, наконец не выдержал и поведал ей о своей мечте.
Узнав, отчего муженек ее так закручинился, жена свинопаса возмечтала стать женой городского головы.
— Дорогой мой муженек! — сказала она.— Не мучай ты себя понапрасну, а лучше скажи, что ты мне подаришь, ежели я тебе самую складную из складных присказок подскажу?
— Шубу подарю! — выпалил свинопас.
Жена давно вздыхала по шубе. Наклонилась она к его уху и стала нашептывать:
Вот все говорят, государи мои, Что нет скотины грязнее свиньи, А я скажу, государи мои, Что нет скотины вкуснее свиньи!
И чтобы муж не забыл этой присказки, она повторила ее ровно девяносто девять раз.
Тем временем рассвело, и пора уже было идти в ратушу.
А там сколько в Шильде было жителей, столько они принесли с собой присказок! И мне только жалеть приходится, что не все они у меня в памяти сохранились.
Первым выступил самый старый шильдбюргер. Он сказал:
Хоть я и простой мужик,
А присказки сказывать тоже… умею.
— А лучше ты ничего не мог придумать? — закричал на него другой шильдбюргер.— Проваливай! Я хочу быть головой! Слушайте мою присказку!
Гансом с детства звали меня,
Но я в обиду не дам… своих детей:
— И только-то? — скривил губы третий шильдбюргер.— Этак я, пожалуй, тебя переплюну. А ну, слушайте, что я сочинил:
Хочешь собрать богатый урожай, Весной вози навоз и не… ленись.
Но эта присказка не понравилась четвертому. Отпихнул он третьего и говорит свое:
Как аукнется,
Так и… ответ получите.
Едва договорил, выступает пятый:
Кто сказки сказывает не в лад, Того повесить был бы я… готов.
Выкладывают они один за другим свои присказки, а свинопас стоит ни жив ни мертв. Боится, как бы кто его стишок не сказал. Но вот дошел черед и до него. И хоть повторил он про себя присказку жены чуть ли не тысячу раз, а получилось у него немножко не то:
Вот все говорят, государи мои,
Что нет скотины вкуснее свиньи,
А я скажу, государи мои,
Что нет умнее моей жены!
Услыхав такое, советники в один голос воскликнули:
— Гляди-ка! А ведь у него и впрямь складно получилось!
Тотчас приступили к голосованию и, разумеется, выбрали свинопаса городским головой.
При этом шильдбюргеры рассуждали так: уж этот сумеет потрафить его величеству да и компанию ему составить.
Я уже сказывал, что император велел передать шильдбюрге-рам: пусть навстречу его величеству выезжают полупешком-полуверхом и на приветствие отвечают присказкой и в лад.
Обсудили это хитрое дело горожане у себя в ратуше и насчет ладной присказки приняли такое решение: городской голова первым обратится к императору со словами:
Добро пожаловать, государь император,
Во славный город Шильду, милости просим!
И тогда его величеству волей-неволей придется отвечать:
Благодарствуйте, мудрые шильдбюргеры!
Ну а ежели все так получится, как они задумали, то городской голова скажет:
А самый мудрый из нас Первый свинопас!
Таким образом они выполнят одну половину урока, который им задал император.
Но вот о второй мнения отцов города разошлись.
Один предлагал для встречи императора разделиться на два отряда: первый выедет верхом, а второй — пешком.
Другим казалось, что надо так сделать: выстроиться в шеренгу, и в каждой шеренге один бюргер на коне, а другой — пеший.
Третий советовал: надо, мол, чтобы каждый горожанин взял коня, одну ногу вставил в стремя, а на другой скакал бы рядом.
Нашлись и такие умники, которые вот что предложили: встречать императора следует верхом на палочках-коняшках, на каких ребята скачут. Вот это и будет полупешком-полуверхом. К тому же палочка эта всегда наготове — легка, резва и уход за ней скорый: взнуздал, ногу поднял и поскакал.
Надо ли говорить, что такое предложение пришлось шильд-бюргерам по нраву? И городской голова тут же издал указ: каждому быть наготове с палочкой-коняшкой. Кстати, в Шильде не оказалось такого бедняка, у которого не было бы в доме своей палочки-коняшки. И вскоре все они — кто на буланом, кто на вороном, кто на пегом, а кто и на гнедом — носились по городу, объезжая своих лихих коней.
А когда настал назначенный день и показался вдали император со свитой, шильдбюргеры помчались ему навстречу во весь опор. Только вот с новым городским головой случилась оказия. То ли переволновался он очень, то ли по еще какой причине, а пришлось ему отстать и поспешно укрыться за навозной кучей.
Между тем император со своими людьми подъезжал все ближе. Смутилась шильдская рать — куда же это их новый голова подевался?
А тот и сам видит — мешкать больше нельзя, забыл про свою лошадку и, подхватив штаны, полез на навозную кучу, чтобы, стало быть, оттуда приветствовать его величество по всей форме.
Император со свитой все ближе подъезжает, и пора уж городскому голове шляпу снимать, а у него руки заняты. Что делать? Сунул он шляпу в зубы, одной рукой штаны поддерживает, другой императорскому величеству приветственно машет, а сам кричит с навозной кучи:
Милости просим, император Шильда, Добро пожаловать к нам сюда за стол!
Такая встреча, да в таком месте, и императору глаза открыла, какого полета птица перед ним. Понял он, что шильдбюргеры шуты нешуточные и не зря о них всякие слухи распускают,— протянул городскому голове руку и молвил:
Благодарствуйте, мудрые шильдбюргеры!
Вот тут и надо было голове ответить ему складной присказкой, как оно было решено на совете. А он, чтобы случаем не оговориться, стоит и молчит.
Тогда другой шильдбюргер, видя, что голова со страху язык проглотил, выскочил на своей палочке-коняшке и брякнул:
Голова у нас первый шут!
А ведь, чтобы получилось складно, надо было сказать:
А самый мудрый из нас — Первый свинопас!
Шильдбюргер же решил: что свинопас, что шут — одно и то же, а городской голова у них и впрямь первый шут. Вот он ненароком и сказал правду.
Так-то шильдбюргеры императора встретили.
После этого поскакали горожане к городским воротам. А государь император, прежде чем двинуться им вслед, спрашивает голову:
— С чего это ты, чудак, на навоз взобрался?
— Да мои ноги, ваше величество,— отвечает голова,— от радости ничего не чуяли, вот они на кучу и взлетели.
Государь вполне таким ответом удовлетворился, и они всей толпой направились к ратуше. А чтобы его величеству в пути скучно не было, шильдбюргеры потешали его рассказами, как они свою ратушу строили и как совсем недавно большой важности дело совершили — соль посеяли. И тут же они попросили государя императора от соляного налога их освободить, когда они урожай соберут, и патент — грамоту на соляной злак — выдать.
Внял император их просьбе, и с той поры право сеять соль закреплено за шильдбюргерами навечно.
КАКОЙ ПОДАРОК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ ПРЕПОДНЕСЛИ ИМПЕРАТОРУ
Встретили жители города Шильды своего высокого гостя и снова принялись думать да гадать, как им императора уважить и что ему в дар преподнести. Одни предлагали подарить ему серебряный или золотой кубок. Другим это показалось чересчур дорого, к тому же приняли они в рассуждение, что у императора серебряной и золотой посуды хоть отбавляй. Те же, что любили хорошо поесть, советовали одарить императора морковью, свеклой, горохом и прочими дарами земли. Но соседи их взяли в соображение, что в таком добре император, вероятно, не нуждается: он же всюду гость, и, куда бы ни прибыл, все ему обязаны ставить угощение.
Тут высказался один шильдбюргер, который посоветовал презентовать царствующей особе большой горшок с горчицей. Императору, мол, приходится много бывать в разъездах, обедать за чужим столом, вот у него и будет всегда приправа при себе.
Такой мудрый совет отцам города пришелся по вкусу, и они сразу принялись за дело.
Заварили свежую горчицу в новом обливном горшке, нарядили двух мальчишек и послали их вместе с городским головой вручать императору подарок от жителей города Шильды.
Представ пред высочайшие очи, городской голова подтолкнул мальчишек с горчицей вперед, а сам, волнуясь и запинаясь, начал:
— Всемилостивейший… государь… горчица! Нижайше просим вас принять в дар от города Шильды… всекрепчайшего императора в этом новом обливном горшке!
Его величество государь император, услыхав такую достойную речь, прыснул со смеху и даже шляпу снял — верно, жарко ему стало от такого горячего приветствия.
— Надень, надень, государь-горчица! — закричал городской голова императору.— Надень, не то плешь застудишь!
Тем временем мальчишкам надоело держать горшок с горчицей, и они поставили его на пол, да так неаккуратно, что горшок разбился и вся горчица разлилась.
— Ах вы бесенята проклятые! Ах вы неслухи! Разбойники! Воры и грабители! Бунтари! Изменники! Какой горшок разбили! Какая горчица пропала! За семь верст против ветра от нее в носу свербило, а вы ее на пол вылили! Государь император, вы ее хоть попробуйте! — С этими словами голова зачерпнул пригоршней горчицу и сунул ее императору прямо под нос.
— Запах горчицы я и так отлично слышу, запах отменный! — отвечал голове высокий гость.— И я вместе с тобою скорблю об уроне, однако с благодарностью отмечаю вашу добрую волю и желание мне угодить.
А городской голова все причитал:
— Какая горчица пропала — не простая, императорская! Всекрепчайшая!
Увидел император такую любовь шильдбюргеров и пригласил их на завтрак. Городской голова и его советники приняли всемилостивейшее приглашение, и скоро все собрались за огромным императорским столом. Рядом с его величеством сидел сам городской голова, а ниже, друг за другом, все прочие отцы города. Много здесь было хитроумных речей сказано, однако пересказывать все и до послезавтра времени не хватит, а потому я их опущу.
Прежде всего к столу подали большой судок с отварным карпом, потом еще блюдо с карпом, но только на другой манер приготовленное. После рыбы принесли кашу. Тут голова заметил, что кое-кто из советников еще не справился с предыдущим кушаньем, и прикрикнул на них:
— Эй, ребята! Налегайте да поспешайте! А ты, государь император, не жди их! Недаром ведь говорят: семеро дураков одного не дожидаются.
Так за присказками да прибаутками шильдбюргеры управились со всеми богатыми яствами, что для них на императорской кухне были приготовлены. Слушал их император, порой и смеялся, но все у него в голове не укладывалось, как же так: прежде шильдбюргеры на весь мир умом и рассудительностью славились, а теперь от них, кроме глупостей да шуточек разных, ничего не услышишь. И вот, чтобы окончательно решить, в самом ли деле жители Шильды так глупы или только понарошку дурака валяют, император надумал задать им загадку.
— Ехал я к вам в город Шильду,— сказал он,— и вижу, у дороги дохлый волк лежит. Я стал расспрашивать, отчего это волк прямо тут у самой дороги издох? Но никто мне ответа дать не сумел. Не поможете ли вы мне разгадать, почему волк сдох?
Шильдбюргеры ему отвечают:
— Дело это не простое. Тут надо совет держать.
И пошли к себе в ратушу, где заперлись в Палате для потения. Попотев там часок-другой, они перешли в Палату для корпения. Там они немалое время корпели и наконец собрались в Шутовской палате, где и стали выкладывать то, что удалось им взять если не потением, то корпением.
Первый шильдбюргер сказал, что, вернее всего, волк в мороз по снегу босиком бегал, а потому простудился, заболел и издох.
Другой шильдбюргер высказал другую догадку. Волк, мол, верхом не ездит, а все на своих ногах бегает. Верно, погнался за ним кто, а он давай удирать, но ведь он-то на своих ногах бежит, а погоня за ним на лошадях. Видит волк, что погоня уже близко, нагоняет его, рванул — и дух из него вон.
Третий шильдбюргер привел новую причину:
— У волка, должно быть, очень большое горе было, и до того он запечалился, что жить не захотел, взял да издох.
Встал тут городской голова и молвил:
— Дорогие друзья советники! Неужто мы с вами по своей скотине не видим, отчего волк издох? Ведь сколько телят, овец и другой всякой твари он в Шильде зарезал? А мясо-то он ел все сырое. Никто же ему его не тушил, не варил, не жарил. Не поп он, чтобы ему свою повариху держать. День на день не приходится, иной раз и старую корову задерет, у той ведь мясо поди какое жилистое, попробуй его перевари! Опять же волк подчас и падалью не брезговал — ведь это луженый желудок надо иметь! И еще скажу. У кума моего на той неделе теленок от какой-то заразы пал. Он его за околицу выбросил, и с тех пор никто этого теленка не видел. Надо полагать, волк с голодухи его прямо на морозе и сожрал. Небось после еще к проруби бегал студеной водой запивать. Что же мы тут удивляемся да гадаем? От такой пищи кто хочешь сдохнуть может. Да и по зубам тоже видно, что он от сырого мяса сдох. Зубы же у него все белые. А от горячей пищи зубы черными делаются — это и малые дети знают.
Как голова сказал, так шильдбюргеры своему высокому гостю и доложили.
Понял тогда император, что у шильдбюргеров от прежнего ума и помину не осталось.
Хоть его величеству государю императору и нравилось у шильдбюргеров, однако дела государственные не терпели больше промедления, и он уведомил городского голову о дне своего отъезда. В знак милости за хороший прием он разрешил шильд-бюргерам обратиться к нему с прошением.
Горожан это очень обрадовало, и они подали императору целый свиток. В нем были подробно изложены бедствия, свалившиеся на них, когда они состояли советниками при князьях в чужих странах. Жить вдали от дома им приходилось подолгу, жены, оставшись одни, бедствовали, и хозяйство пришло в полный упадок. Пришлось им вернуться в Шильду, чтобы помочь беде. Тогда-то они и решили от великого своего ума глупостью спасаться. Способ этот стал приносить хорошие плоды, и они положили и впредь так соблюдать себя.
И жилось бы им вольготно под шутовским колпаком, если бы не злые козни соседей. Они над бедными шильдбюргерами и над их глупостью так зло издеваются и такими насмешками и убийственными оскорблениями поддевают, что приходится горожанам за свою жизнь опасаться. Потому-то шильдбюргеры и просят государя скрепить их шутовство императорской подписью и печатью, дабы от злых нападок уберечь. Никому они свою мудрость не навязывали и своим шутовством также не докучают.
Император охотно исполнил их просьбу.
В тот же день он велел своему лучшему писцу написать нижеследующую охранную грамоту:
«Мы, божьей милостью император великой и могущественной империи, постоянно радея об увеличении своих владений, объявляем настоящим всем и каждому, что, согласно просьбе жителей города Шильды, берем их отныне под свою защиту и приказываем: никто им в их шутовстве и глупости никаких помех чинить не должен ни словом, ни делом, ни помышлением. А ежели найдутся ослушники, то грозит им великая кара и вечная наша императорская немилость. Таковым ослушникам приказываю надевать шутовской колпак с одним, двумя или тремя колокольцами, в зависимости от тяжести преступления. Снять сей колпак дозволяется лишь после примирения с обиженным шильдбюргером и уплаты двух гульденов в нашу императорскую казну.
Такова наша твердая воля и наше императорское решение, каковое мы своей подписью скрепляем и наложением печати удостоверяем.
Дата: лета… дня».
В придачу к охранной грамоте император приложил еще немалую «благодарность» и обязал своих гостеприимных хозяев истратить ее как можно скорей и веселей.
Неспроста люди говорят, что привычка — вторая природа.
Шильдбюргеры наши со временем до того привыкли к шутовству, что никак от него отстать не могли. Все, за что бы они ни брались, оборачивалось глупостью. Стало быть, с шутовством-то шутить нельзя, иначе навеки дураком останешься.
Ну так вот, прослышали два шильдбюргера, что люди в давние времена друг с другом разными товарами обменивались и от такого обмена большую выгоду имели. Думали они, думали и надумали сами друг с другом обменяться, и не чем-нибудь, а сразу домами. Первый шильдбюргер, который жил на верхнем конце улицы, разобрал свой дом и перетаскал его по бревнышку на нижний конец, где жил тот, с кем он договорился об обмене. А второй шильдбюргер, что жил на нижнем конце улицы, тоже разобрал свой сруб и отвез его туда, где прежде жил первый шильдбюргер. На новом месте каждый из них собрал свой дом, присел отдохнуть и думает: «А что же я на этом выиграл?»
Нам-то с вами смешно, а шильдбюргерам было не до смеха. Сколько труда они положили, чтобы дома свои сперва разобрать, а потом снова построить! Да все, оказывается, зря!
Вышли шильдбюргеры однажды за городские ворота осмотреть старую крепостную стену: нельзя ли камень из нее на постройке использовать?
Но тут они увидели, что вся стена заросла сверху травой. Очень это их огорчило — ведь какой хороший покос зря пропадает! Стали они друг с другом советоваться, как до этой травы добраться и что с ней делать. Одни считали, что траву надобно серпом жать. Однако на такую высокую стену с серпом лезть никто не отваживался. Другие полагали, что надо найти хороших стрелков и сшибить каждую травинку из самопала. Но, как вы уже знаете, метких стрелков в Шильде не было.
Под конец слово взял городской голова.
— Зачем нам траву эту жать,— молвил он,— или из самопалов по травинке сшибать? Давайте пустим корову на стену, она там всю траву и сожрет.
Такой совет всем шильдбюргерам пришелся по нраву. И в благодарность они положили первой пустить на стену корову городского головы. Тот охотно согласился.
Пригнали они, стало быть, корову, завязали ей петлю на шее, перекинули веревку через стену и давай всем скопом тянуть — корову наверх поднимать. Корова стала задыхаться, а когда они ее повыше подняли, совсем язык вытянула. Городской голова, как увидел это, сразу закричал:
— Тяните шибче! Это она травку на стене почуяла и языком к ней тянется.
Но сколько шильдбюргеры за веревку ни тянули, поднять корову наверх так и не удалось.
А когда они ее снова на землю опустили, то из коровы уже и дух вон.
То-то обрадовалась вся шильдбюргерская община! Было им теперь что свежевать и чем закусить, хотя до мясоеда оставалось еще немало времени.
В ту пору в Шильде выросла такая крупная свинья, каких еще не бывало, и порешили шильдбюргеры откормить ее на славу. Однако свинья эта была большой проказницей и однажды забралась в ригу, где хранился овес. Здесь она повела себя совсем по-свински и нажралась до отвала. Шильдбюргеры этого ей никак не могли простить. Они объявили ее воровкой и предали суду. Судьи же постановили сожрать ее самое.
С громкими криками и шумом шильдбюргеры в тот же день закололи свинью. Мясо, сало, щетину и ножки отдали судьям за хлопоты. А чтобы ничего не пропадало даром, промыли кишки, набили их всем, чем положено, и сделали одну огромную колбасу. Но тут пришлось им покумекать: в чем же ее сварить?
Вытащили самый большой горшок, примерили — не влезает в него колбаса. Растерялись шильдбюргеры: как быть? Решили пойти к гончару просить его горшок сделать, чтобы в него вся колбаса вошла. Но тот отказал: «Нельзя,— говорит,— сделать такой большой горшок. Он и в печь не войдет».
Совсем отчаялись шильдбюргеры и в великом недоумении разбрелись по домам. А один из них бредет себе в задумчивости и вдруг видит — стоит осел и кричит: «И-а! И-а!»
Хлопнул шильдбюргер себя по лбу и обратно в ратушу поспешил. Ему послышалось, будто осел кричит: «А в два! А в два!»
— .Позор на наши шутовские головы! Где это видано, чтобы ослы умней людей были! А у нас так оно и есть. Осел-то стоит и кричит: «А в два! А в два!» — это значит, чтобы мы колбасу вдвое сложили. И как же мы сами не догадались!
Пораскинув умом, шильдбюргеры сообразили: раз колбасу можно в два раза сложить, то почему нельзя ее сложить и в три, и в четыре раза? Вот они и сложили ее так, чтобы она в большой горшок вошла. Залили кипятком, поставили на огонь, сварили, подали к столу.
Ну а так как разжевать и проглотить колбасу совета у осла спрашивать не надо было, то скоро от нее и хвостика не осталось.
Прослышал один шильдбюргер, что ни на кого нельзя взваливать больше, чем он может нести, и с тех пор никогда свою кобылу не нагружал. Нет, он взваливал мешок с мукой себе на плечи и уж только после этого садился на лошадь и ехал так с мельницы прямо домой. Думал, так кобыле легче будет. Вот едет он дорогой и видит — у самой границы шильдских земель стоит дерево. А на дереве сидит кукушка. Сидит и кукует. А по ту сторону границы стоит другое дерево. И на нем тоже сидит кукушка, но чужая, и тоже кукует.
Слушал наш шильдбюргер, слушал и вдруг заметил, что чужая кукушка стала шильдскую перекуковывать. Рассердился он тут, соскочил с лошади, залез на дерево и давай своей кукушке помогать чужую перекуковывать.
Тем временем неподалеку пробегал волк. Увидел он, кобыла без присмотра стоит, напал на нее и сожрал. А шильдбюргер все сидел наверху и чужую кукушку перекуковывал — честь города Шильды спасал. И так он под конец наловчился куковать, что залетная птица сперва замолчала, а потом и вовсе улетела. Не выдержала, значит, сдалась.
Спустился шильдбюргер, довольный, с дерева, а кобылы нет — одни косточки валяются. Так и пришлось ему на своих двоих с мешком муки домой добираться.
Однако, вернувшись в Шильду, он рассказал городскому голове, как он спасал честь и достоинство всех жителей города и чужую кукушку перекуковал, но вот незадача — кобылу-то его тем временем волк зарезал.
Услыхав такую весть, городской голова да и весь шильдский совет посчитали это за великую несправедливость: как же так, человек радел о чести всей шильдской общины — и понес такой урон! Надо ему благодарность вынести и лошадь купить.
Так они и сделали.
КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ КОЛОКОЛА ПРЯТАЛИ
Дошли как-то и до Шильды слухи, что скоро война будет. Опасаясь за свое добро, шильдбюргеры прежде всего подумали о колоколах на ратуше — как бы их не сняли, чтобы на пушки перелить. Созвали они совет и скоро ли, долго ли порешили утопить колокола в озере, а когда война кончится, снова поднять их со дна озера и повесить в ратуше.
Погрузили дни колокола на большую ладью, выехали на самую середину озера и хотели уже их в воду столкнуть, но тут один шильдбюргер закричал:
— Стойте, братцы! А как же мы место это найдем, когда нам опять колокола доставать придется?
— Мне бы твои заботы! — ответил городской голова. Встал и сделал зарубку на борту ладьи.— Вот, где я зарубку зарубил, тут мы их и найдем.
Шильдбюргеры обрадовались находчивости своего головы, столкнули колокола в воду и поплыли к берегу.
А через год, когда беда миновала, они опять сели в ту же самую ладью и поплыли колокола со дна поднимать. И зарубку на борту ладьи нашли, но вот колоколов так и не смогли разыскать, хоть все озеро шестами истыкали.
Отправились как-то шильдбюргеры верхом озимые проверять и по дороге остановились на хуторе отдохнуть. Отдохнули и стали снова в путь собираться. Все садятся на коней, а один ждет. Подождал, покамест все сели, вскочил на коня и поскакал. Около ручья городской голова велел им коней напоить. Все спешились. Когда коней напоили, все снова стали садиться на своих коней, а один шильдбюргер опять ждет. Все сели, тогда и он сел.
Вот его и спрашивают:
— Отчего ты всегда последним на своего коня садишься? А он отвечает:
— Да я его иначе не узнаю. А как все разберут коней, один и останется. Вот он, стало быть, мой и есть. Я тогда с чистой совестью и сажусь на него.
Едут они дальше и по пути проезжают небольшую деревушку. Но надо сказать, что в этой деревушке очень озорные ребята жили. Увидали они горожан на конях и давай в них камнями кидать. И один нашему шильдбюргеру камнем по голове угодил. Тот потер ушибленное место и подумал: «Ну что это у меня за конь такой! То его никак не узнаешь и всех ждать приходится, покамест они коней разберут, а теперь еще брыкаться стал? Обижает он меня. Дай-ка я его лучше на кобылу променяю».
И на следующем же перевале поменял своего молодого резвого коня на старую кобылу. Вот сел он на нее, едет и, довольный, думает: «Уж эта-то меня не обидит!»
А может, его самого бог обидел?
Ни в чем не повинный бедняга рак однажды заблудился и попал в город Шильду, прямо на базарную площадь, где, как вы знаете, стоит ратуша.
Выходят из Шутовской палаты отцы города и видят — что за чудо здесь! Такого у них отродясь не водилось! А как стал рак назад пятиться, усами шевелить, клешнями щелкать, городской голова сразу «караул» закричал и велел в набат ударить — так испугался. Сбежались все жители города Шильды на площадь и стали думать да гадать, что это за чудовище у них в городе объявилось. Под конец один даже сказал:
— Не заморский ли это портной?
Должно быть, этот шильдбюргер рачьи клешни за портновские ножницы принял. Ну а чтобы проверить такую догадку, шильдбюргеры принесли кусок хорошей материи и посадили на нее рака. Тот стал по материи ползать, а они говорят:
— Это он крой размечает.
И тут же принялись по его следам материю резать. Рак ползет, а шильдбюргеры за ним режут. Так весь кусок и изрезали. Однако под конец увидели, что никакого кроя у них не получилось.
Тогда они позвали одного подмастерья, который только что вернулся после долгих странствий по белу свету. Спрашивают его: что это за чудо такое?
Подмастерье оглядел рака со всех сторон, походил вокруг него и говорит:
— Много я на свете всяких чудес видел, но такого еще не видывал. Если хотите знать, что это за тварь, то я вам вот что скажу: коли это не голубь, то, должно быть, аист, а ежели не аист, то, скорее всего, олень…
Ну, от такого ответа шильдбюргеры, надо прямо сказать, не поумнели и какими были, такими и остались.
Тут один из них любопытства ради потрогал рака рукой. А тот хвать его клешней!
Шильдбюргер заорал:
— Ка раул! Смерть моя пришла!
Увидали горожане, что товарищ их попал в беду, и тут же, не заходя в Шутовскую палату, сотворили суд над заморским чудищем. Приговор их гласил:
«Поелику никто в Шильде не ведает, какой зверь в наш город без дозволения забрался, а сам этот зверь обманным образом за портного себя выдавал, однако же на деле им не оказался, постановили мы: признать зверя за обманщика и пуще того — за убийцу, ибо он посягал на самую жизнь одного из наших горожан. Посему положили мы, вняв жалобам пострадавших истцов, казнить этого зверя самой суровой казнью — предать его воде».
Сотворить казнь над заморским чудищем взялся тот самый шильдбюргер, которого рак клешней хватил. Однако теперь уж он руками его трогать не стал, а подцепил на доску и так с доской и отнес к реке, где и предал его, согласно приговору, воде.
Остальные шильдбюргеры побежали, разумеется, за ним вслед — на казнь чудища поглазеть. А как увидали, что рак в воде барахтается, всеми лапами сразу загребает и усами шевелит, так и воскликнули:
— До чего же ему в воде помирать неохота! Вот как шильдбюргеры рака в воде утопили.
Один знатный шильдбюргер, вспомнив, чему его учили родители и деды, а именно, что молодые годы для учения упускать нельзя, взял своего сына за руку и повел в соседний город в школу — в самой Шильде школы не было.
Пошли они вдвоем к учителю, а тот их спрашивает, знает ли сынок что-нибудь.
Отец за сына отвечает:
— Нет, ничего он не знает.
— А сколько сыночку вашему лет? —спрашивает учитель.
— Третьего дня ему как раз тридцать стукнуло,— отвечает отец.
— Вот тебе раз! — удивился учитель.— Уже тридцать лет стукнуло, а до сих пор ничего не знает!
— Да как вам сказать, господин учитель, разве за тридцать лет чему-нибудь научишься? Мне вот уже шестьдесят пять исполнилось, а я все равно ничего путного не знаю.
— Да-а…— протянул учитель,— трудно нам будет сыночка вашего чему-нибудь научить, однако попытаемся. Давай заходи в класс! — обратился он к сыну.
Но тут отец остановил его:
— Вы только поскорее его учите! Мне вот в кузницу за углом забежать надо, а как я вернусь, мы с ним опять домой пойдем.
— Нет,— возразил учитель,— тогда уж сразу его с собой забирайте. За такое малое время он ничему не научится.
Рассердился папаша-шильдбюргер, схватил своего увальня за руку и повел домой — маменьке под крылышко.
Надо вам сказать, что в городе Шильде никогда кошек не водилось. И развелось там видимо-невидимо мышей. Прямо на глазах в хлебный ларь забирались и таскали все что ни попади.
Как за ними шильдбюргеры ни гонялись, как ни морили, мышей становилось все больше и больше.
В ту пору через город проходил бродяга, и в котомке у него сидела самая обыкновенная кошка. Он так, забавы ради, ее на дороге подобрал.
Зашел бродяга в кабак и увидел: мыши средь бела дня, никого не боясь, по столам, по стульям бегают. Расстегнул бродяга котомку и выпустил кошку. Вмиг та дюжину мышей задавила, сидит на полу и облизывается. Увидал это кабатчик и бросился в ратушу — надо ж было отцам города доложить, какой в Шильде чудо-зверь объявился. Те всем советом пришли в кабак и спрашивают бродягу, не уступит ли своего страшного мышкодава, а уж они не поскупятся, хорошо заплатят. Бродяга понял, с кем имеет дело, и ответил, что подобную диковинку никакими деньгами не оплатить. Но раз у них в Шильде такая беда с мышами, он уж отдаст им свое сокровище за сто гульденов.
Шильдбюргеры обрадовались, что с них так мало запросили, ударили по рукам и отдали бродяге пятьдесят гульденов звонкою монетой, а остальные обещали выплатить через полгода, после сбора урожая. Бродяга же, боясь, как бы они не передумали, поскорее отнес мышкодава в старый амбар, где у шильдбюргеров общинное зерно на зиму хранилось и где мышей было более всего,— и пошел своей дорогой.
А как вышел он за городские ворота, так и припустил рысцой.
Бежит он и то и дело оглядывается — нет ли погони? Шильдбюргеры же на радостях, что купили за дешево свирепого мышкодава, забыли спросить, что он ест, и, чтобы узнать, послали гонца бродяге вдогонку. Гонец, как ни старался бродягу догнать, не мог —- больно шибко тот улепетывал. Тогда шильдбюргер издали крикнул:
— Чего он жрет?
А бродяга тоже издали ему отвечает:
— Что попадет!
Гонцу-шильдбюргеру же показалось: «Скот и народ».
Перепугался он до смерти и побежал назад, в город Шильду. Предстал перед советом в ратуше, рассказал, что ему послышалось, и добавил: «Вот передавит зверь мышкодав всех мышей, потом за скот примется, а после и за нас, хоть и купили мы его за наши кровные денежки».
Стали тогда шильдбюргеры совет держать, как им от мышкодава избавиться, и решили в конце концов, что лучше всего его сразу убить. Но, на беду, не нашлось среди них ни одного, кто осмелился бы даже близко подойти к страшному зверю.
Снова они это дело обсудили и пришли к заключению: надо, мол, амбар, где зверь сидит, поджечь. Мышкодав и сгорит вместе с амбаром… Хоть и жалко им было зерна, однако это, смекнули они, все же будет меньшим злом. Иначе ведь им всем придется от мышкодава погибнуть.
Как решено, так и сделано.
Обложили шильдбюргеры амбар соломой и подожгли. А кошка, почуяв дым, перескочила на соседнюю крышу, а оттуда в дом.
Так амбар зря и сгорел.
Снова собрались отцы города на совет. Ввиду сложности вопроса они сперва долго потели в Палате для потения, затем перешли в Палату для корпения, а оттуда уже в Шутовскую палату, где и вынесли решение.
«Дом, в коем скрывается страшный зверь мышкодав, на общинные деньги купить и вместе с чудищем спалить».
Сказано — сделано.
Подкрались они к дому, где кошка спряталась, обложили соломой и подожгли.
А кошка тем временем взобралась на крышу дома, сидит там и лапкой умывается. Такая уж у этой породы привычка.
Шильдбюргеры же, увидев, как кошка, лапку за голову заносит, решили, что она клятву дает — всем им страшной местью отомстить!
В отчаянии один из них схватил копье и давай кошку колоть, но та вцепилась в древко, вмиг соскользнула по нему на землю и… была такова.
Тем временем огонь перекинулся сперва на соседний дом, от него — на другой, подул ветер, и вскоре огнем занялся весь город Шильда. И пришлось шильдбюргерам с женами и малыми детьми бежать от огня подальше в лес.
Так город Шильда и сгорел дотла. А вместе с ним и знаменитая ратуша со всеми шутовскими палатами.
Сами же шильдбюргеры в Шильду возвращаться не стали — своими глазами ведь видели, как мышкодав клялся отомстить им страшной местью. Вот и разбрелись они по всему белому свету.
А вам они не попадались?
Лиса и рак. Русские народные сказки
Аудиосказки отрывок из книги «Лоскутные сказки» автор Тамара Гильфанова
С. Прокофьева. Большая книга сказок
Тайна волшебной книги
СКАЗКИ ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ. НОЧИ 1-30. Аудиокнига. Читает Александр Клюквин
А.С. Пушкин, Сказка о царе Салтане, аудиокнига
Тактильная книга «Пряхи у проруби»
Читаю сказки на ночь /ASMR
Сказка о принцах-геях. Детская книга в Германии.
